В прошедшем сезоне на бенефисе заслуженной артистки России Ольги Мальцевой томичи впервые увидели спектакль по пьесе живого американского классика Эдварда Олби « Три высокие женщины». Эта работа томского театра драмы не только демонстрирует мастерство актеров, режиссера, художника, не только переносит нас в «волшебный край», созданный совокупностью их дарований, но позволяет еще и поговорить о жизни. О нашей реальной жизни, которая является на сцене хоть и в преображенном и сконцентрированном виде, но тем паче вызывает эмоции, связанные с собственной судьбой зрителей спектакля. Ольга Александровна, проживающая на сцене огромную жизнь, согласилась побеседовать об этой конкретной судьбе и о женском счастье вообще.
Но сначала несколько слов о спектакле, тем более что пока его посмотрело не так много зрителей. В нем действуют три женщины и два мужчины. Женщины называются буквами латинского алфавита – А ( ей 92 года), В (52 года) и С (26 лет). Мужчины довольно молоды, но они играют скорее роль фона, хотя актеры Александр Шрейтер и Иван Юрчук создали выразительные типажи.
В первом действии спектакля старуха-маразматичка (Ольга Мальцева), капризничает, бесконечно повторяет обрывки своих воспоминаний. Ее вынуждены выслушивать не то компаньонка, не то сиделка (Елена Саликова), которая делает это терпеливо, суховато, за ее ровным тоном угадывается усталость и раздражение, и молодая юристка (Ирина Лысюк), разбирающаяся с запутанными финансовыми проблемами старухи. Она раздражения не скрывает, иронизирует, говорит поучающим тоном. Ей не терпится покинуть этот паноптикум, она бесконечно разгуливает по комнате, раскачивается, расклешенная юбка так и ходит вокруг длинных ног. Эдакая молодая лошадка – нет в ней ни терпения, ни терпимости.
Полагаю, многие в зале узнают ситуации, в которые попадали они сами или их близкие. Старость, которая не радость, которая заедает чужую жизнь, может быть не всегда столь жестоко, но всегда безнадежно. «Позовите Гарри». – «Мы уже говорили, Гарри умер тридцать лет назад». –«Как умер!? О-о-о!» старуха начинает в очередной раз переживать смерть Гарри и все это ну просто по известному анекдоту про визит склеротика к врачу. Еще один ее конек – «пластинка» о том, как она ездила верхом, и как лошади их конюшни побеждали на всех соревнованиях. Здесь ее накрашенное личико изображает ликование, а когда она, демонстрируя, как снимала шляпку, приподнимает парик, в зале невозможно удержаться от смеха.
Во втором действии бытовая комедия превращается в экзистенциальную драму. Выясняется, что три героини это одна и та же женщина в разные годы ее долгой жизни. У них общая судьба. Просто младшая еще многого не знает, пребывает в ожидании счастья. Средняя мучима страстями, обидами. А старшая… Старшая в конце первой части впадает в кому. И теперь пребывает над собственным почти отчужденным телом в состоянии мудрости и покоя… Комический диалог превращается в исповедальные монологи, в негромкие беседы о самом насущном. Из бытового интерьера мы попадаем в очень странное место – может быть это берег мирового океана, некоего Соляриса. И героини теперь одеты в платья того же силуэта, что и в начале, но – из одинаковой ткани. И за ними открывает бездна, в которую в финале медленно уйдет Женщина под звуки чудного романса, написанного Станиславом Пастуховым на стихи Ольги Седаковой.
Роль старухи – роль для выдающейся актрисы. Она требует подлинного драматического таланта и способности к философскому обобщению. На мой взгляд Мальцева продемонстрировала свои неординарные возможности, отчаянно бросив себя в совершенно новый способ существования. Наша с ней беседа, естественно, затрагивала, как профессиональные проблемы, с которыми она столкнулась в этой работе, так и ее женский, человеческий взгляд на рассказанную в спектакле историю.
- Ваша младшая ипостась кричит: «А как же счастливое время… Счастливой я еще не была». Мне хотелось бы задать вопрос, как актрисе Ольге Александровне, так и персонажу – как вы относитесь к возможности счастья?
- С высоты моего возраста меняется… Нет, не меняется. В общем-то, я такая же как была - по сути, меняется внешняя оболочка. Что же касается конкретной судьбы в пьесе, то вообще-то я считаю, что в начале всем женщинам выдаются одинаковые «разнарядки». Каждая мечтает, ждет, влюбляется, надеется, разочаровывается, снова влюбляется.
- Независимо от социального положения, внешности?..
- Абсолютно. Все зависит от того, как та или иная индивидуальность ценит себя и свою любовь. И я скажу еще, что женщина по сути не может быть счастливой, как ни странно. Потому что превалирующее состояние для нее – ожидание. В любом возрасте. И еще, женщина, по-моему, не столько любит конкретный обьект, сколько самое любовь. Поэтому и столько разочарований. Она влюбилась, захлебнулось, но не оттого, что он необыкновенный, а оттого, что сама почувствовала нечто необыкновенное. Мужчина, мне кажется, любит как раз конкретный обьект. А женщина, как бы она ни была упакована, все равно мучима желаниями, надеждами, все время строит планы: вот сейчас детей рожу, тогда все будет хорошо, вот детей выращу, выучу… вот всех переженю... И это свойство не позволяет ей остановиться и подумать: как все сейчас хорошо, как хорошо…
- Остановись, мгновенье, я прекрасна?
- Да-да. И все главное оказывается впереди. Мы оценивает счастливые мгновения только post factum: «Боже мой, ведь как было тогда хорошо»
- Что же, женщины более романтичны, в отличие от прагматиков - мужиков.
- Нет, мне кажется, что не в этом дело. Посмотри, все лучшие произведения о женщинах написаны мужчинами, и во всех – бабы несчастны. Конечно это мужской взгляд..
- Ну, сразу приходит в голову Наташа Ростова…
- Да какое же это счастье? Растолстела, нарожала…
- Но Лев Николаевич был удовлетворен.
- Но ведь ее счастье в романе не описывается, а просто констатируется в эпилоге: она нашла свое счастье.
- То есть успокоилась после всего, чего нахлебалась за весь роман. Это может быть «заменой счастию»? Как у другого классика?
- Сомневаюсь. Наверное, это связано с предназначением женщины как хранительницы очага. Отсюда бесконечная круговерть. Она еще и созидатель отношений.
Мы перебрали многие знакомые семьи и полновесно счастливой женщины не обнаружили.
- Вернемся к героиням или к героине?
- Многое, конечно, в финальных монологах, Младшая настаивает: я не буду такой, как вы. Я буду другой. Я буду счастлива. Средняя – говорит о счастье, когда женщина «достаточно взрослая, чтобы, наконец, поумнеть… когда уже через многое не надо проходить, многое уже не волнует… Открывается вид на все стороны…» А старшая: деточки вы мои, счастье, когда понимаешь, что все сделано, и можно остановиться. Не умереть, а остановиться. В жизни все было. Богатый человек – это человек, у которого были любовь, ненависть, испытания, измены – багаж эмоций от прожитой жизни. Когда я перечитываю пьесу – а мы там сделали много сокращений, то все время сокрушаюсь, что вот это вымарали и теперь уже не сыграем, а ведь это важная составляющая жизни. А вот еще бы про это сыграть… Олби великий драматург. Эти классики не любят женщин, но знают о нас что-то важное
- Какие качества героини тебя привлекли?
- Цельность. Она никогда никому не подыгрывает, в каждой ситуации поступает так, как диктует ее нравственный императив. Можно было и сына не выгонять. И с мамой попытаться найти общий язык… Хотя, конечно, она пыталась это сделать. Но важно то, что она говорит: меня все ненавидели. Понятно, каково было отношение богатых родных мужа, но ведь она еще и семнадцать лет прожила с мамой, которая интересовалась прежде всего своими шестью пекинесами, с сестрой-алкоголичкой и завистницей, сын – начинающий развратник… «Я была сильной. Кто-то же должен быть сильным». Разве можно за это не ценить человека.
- Но замуж-то вышла за своего «пингвина» не только потому, что он забавный и пел хорошо?..
- Да, еще бриллиантики дарил. Но ведь было в их отношениях что-то еще, что не позволило ей длить начавшийся роман с конюхом, и она ведь шесть лет ухаживала за мужем, тяжело умиравшим. А в конце оказывается, что богатство просыпалось песком, что с сыном она была виновата, да и не только с сыном. Но это она понимает только в самом финале, а в 52 с ее-то характером не могла поступать иначе. Женщина всегда ненасытнее, жаднее к жизни, все ей мало. И из-за этого неумышленно, но создает себе лишние прроблемы. Ну а потом остается, как водится у разбитого корыта. Об этом замечательно сказано в стихотворении Людвига Ашкенази…
«В некоем городе – предположим, в Испании -
люди терпеливо стояли за счастьем.
Счастье продавалось в пакетиках…
Кое-кто стоял в очереди с рождения.
Одна женщина попросила:
Пожалуйста, не забудьте, я буду за вами,
Мне нужно отойти за хлебом.
(Или на свадьбу, а может, на похороны),
Не забудьте, пожалуйста. Мучас грасиас.
Она пришла к морю, где теплые волны
Перемывали песчинки, и легкая пена гладила усталые ноги.
«Я была бы так счастлива,- подумала женщина.-
Если бы не надо было опять возвращаться
В очередь за счастьем»
- Но у твоей героини в ее девяносто наконец-то наступает момент остановки?
- Нет. Думаю, это авторский ход. В жизни не так.
- И не случайно режиссер проводит второй акт в некоем мистическом или космическом пространстве, под шум набегающих волн мирового океана на фоне черной бездны…
- Мы сначала репетировали как единое целое первый и второй акт. А потом Стеблюк сказал: «Будем играть совершенно разные пьесы. В первой они не одна, а разные люди – юрист, сиделка и старая барыня».
- В общем-то, мне это понятно. С самого начала, когда у актеров выстраиваются сложные взаимоотношения, трудно тянуть еще и линию того, что это один и тот же человек. Все равно зрителем это не будет прочитываться. А как вам живется в этом спектакле?
- Непросто. У нас не привыкли к хорошей психологической пьесе.
Особенно молодежь. Она моментально считывает информацию и хочет, чтобы быстро показали дальше. А вот следить за нюансами, за изменениями в психологическом состоянии… Очень трудно в начале спектакля, где идут бесконечные маразматические повторения. Бывает публика, которая понимает юмор этой ситуации, и реагирует на нее. А бывает, когда я чувствую, что меня из зала подгоняют: тетка, давай быстрее. И очень трудно не поддаться, потому что когда в четвертый раз я начинаю говорить о лошадях, возникает ощущение, что в меня может что-то полететь.
- Но ты же сама выбирала бенефисную пьесу…
- Когда первый раз прочитала, было ощущение ужаса: я такого никогда играла, я не знаю, что с этим делать. Как в этом можно существовать. Но это и было первым манком. Второй акт меня взял сразу. Чисто человечески. Своей философией, начиная от отношения к себе, отношений с сыном… Оценка моих – не ее - а моих поступков очень перекликалась. Режиссер удивлялся: «Что ты за актриса? Взяла бы для бенефиса «Мораль пани Дульской» и играла бы ее много лет, зритель был бы в восторге. А здесь не будет ни славы, не любви зрительской». А я говорю: «У меня это уже было, мне это не так интересно. Я устала от театра, где все понятно». Время уходит, хотелось толкнуть себя во что-то такое, необыкновенное.
- Но мне кажется, спектакль даже за этот недолгий срок его жизни получил своих горячих поклонников.
- Я знаю. У меня даже был такой трогательный случай: зашла в цветочный магазин, а ко мне кинулась продавщица и говорит: «У нас появились фрезии!» В первый момент я опешила, а потом сообразила, что фрезии любимые цветы моей героини. А эта женщина еще сказала: «Мы с сыном были на спектакле и так плакали…
Вот и я думаю, что на эту историю должны откликаться многие. Она глубокая, исповедальная, потому что автор рассказывает о своей жизни. И это история о женской стойкости, позволяющей с достоинством прийти к финалу. И она – обо всех нас. Не случайно на вопрос «Какое сегодня число?» со сцены каждый раз называется именно тот день, в который идет спектакль.
Мария Смирнова («Ева», 7 октября, 2006 г.)