Удивительным образом юбилеи, на которые чрезвычайно богат нынешний театральный сезон, все отличались оригинальностью, особым эмоциональным настроем. Если добавить к этому разнообразие форм, в которых проводились вечера, и различие характеров персон, чьи юбилеи отмечались, вы поймете, почему череда бенефисов не утомила публику. Позже, когда все хлопоты и волнения были уже позади, Георгий Васильевич Рудский признался, что вовсе не хотел проводить свой бенефис, посвященный шестидесятилетию, в большом зале театра. Сомневался, что найдется так много желающих его поздравить и послушать стихи. Его все же убедили провести этот праздник на большой сцене – и не напрасно. Полный зал зрителей, аплодисменты виновнику торжества, главному герою поэтического действа… Точнее, главных героев было как минимум двое – Актер и Поэзия. Или даже так – кроме Рудского, еще Маяковский и Пастернак. Энергетика, накал страстей, мощь поэтического таланта этих двух гениальных поэтов, эмоционально, почти физически ощущались публикой, и, как отзвуком эха, усиливались талантом актера.
Замечательно, что Рудский выбрал для своего юбилейного вечера форму необычную, ныне не очень популярную. Чаще на юбиляра ставят спектакль, или он готовит какой-то беспройгрышно зрелищный концерт. А Георгий Васильевич удивил, поразил, порадовал – нет, скорее даже потряс тем, что больше часа читал зрителям стихи. Он вышел один на один с залом, без декораций, огней, не прячась даже за уместные в такой обстановке смокинг и бабочку, в обычном пуловере и обратил нас лицом к Поэзии. На сцене он был один, но вместе с Маяковским и Пастернаком. Такой симбиоз перевернул души зрителей за один вечер.
Попробуйте припомнить, когда в последний раз целый час или хотя бы полчаса вы читали, а тем более, слушали стихи? Все реже в суетной жизни таких моментов, чтобы поэзия становилась царицей вечера, занимал главное место в нашем настроении. А тогда произошло именно так! Программа не случайно получила название «Послушайте!» по знаменитой строке Маяковского. Мы с удовольствием пришли и с наслаждением слушали, а некоторые потом взялись перечитывать любимые строки. Теперь можно увидеть снова эту программу, и могу смело призвать зрителей побывать на ней. Она необычна, интересна показывает известные стихи по-новому. Они непривычно звучали в тот вечер – без пауз, одно перетекало в другое, и казалось, что зритель погружается в одно, неделимое, цельнотканое полотно поэзии.
Самое удивительное то, что не было заметно шва между двумя такими разными поэтами. При всей моей любви к Пастернаку, особенно я благодарна Георгию Васильевичу за прочтение Маяковского. В ином свете открылся поэт. Прежде он был для меня более графичен, без зримых образов, теперь ступеньки его строк намертво спаялись с интонациями, паузами, вдохами и выдохами Актера, подарившего нам вечер стихов.
Публика рукоплескала и после окончания этого спектакля, и, разумеется, на бенефисе. Как водится, во втором отделении бенефицианта одаривали наградами, подарками, цветами и восторженными откликами на его творчестве. Он получил традиционную награду – золотой диплом бенефицианта, премию от губернатора по случаю юбилея и еще несколько почестей словесных и зримых. Коллеги стремились поздравит как можно более душевно и трогательно: и дружественный театры, и вся труппа театра драмы, приветствовавшая юбиляра в финале. Речи были искренни, дары подносились от чистого сердца. Самое оригинальное поздравление преподнес Лев Пичурин – кроме своих книг он подарил Георгию Васильевичу шутливые стихи собственного сочинения, посвященные ему, но написанные будто бы от лица двух уже не раз упомянутых здесь классиков. Получилось изящно. От имени друзей выступил Владимир Байтингер, сказав: «В наш век интерактива и передач, типа «Камеди-Клаб» не каждый смог бы выйти на юбилейный вечер с такой программой. А Рудскому удалось!». И директор театра драмы Геннадий Сокуров, поздравляя юбиляра, поблагодарил за такую программу. За удивительное искусство слова, которого в театре сегодня, к сожалению, почти уже нет. В том и уникальность этого опыта, что Рудский себя к таким уж рьяным поклонникам поэзии не относит, а эту форму бенефиса выбрал потому, что надо возвращать поэзию на сцену, чтоб не ушла любовь к ней из наших душ!
Есть такие актеры, которые всегда в центре внимания. На главных ролях, во главе тусовки, на страницах газет. Есть и такие, которые не стремятся к бриллиантовому блеску, но в каждом спектакле у них свое место. Вспоминая работы Рудского в постановках нашего театра, понимаешь, что его персонажи органичны, на своем месте, и порой на таких вот фигурах держится выбранная тональность спектакля, на рефренах их эпизодов. Увы, я совсем не видела его в «первый томский период», когда Георгий Васильевич, работавший вместе с Феликсом Григорьяном в Казанском ТЮЗе, вместе с этим режиссером приехал служить в наш театр. Но и «второй томский период», когда по приглашению Моисея Мучника, тогдашнего директора театра, Рудский, успевший поработать в театрах Москвы, Омска, Архангельска и Мурманска, десять лет назад снова вернулся в томскую драму, оставляет след в памяти. Многие годы в «Поминальной молитве» выходит он на сцену в роли Степана, был неоднозначным Морозом в «Снегурочке», а за недавнюю роль Фрэнка Стрэнга в спектакле «Эквус» по итогам прошлого театрального сезона был признан победителем в номинации «лучшая роль первого плана».
И КРИСТИАН, И АЛЬФРЕД ИЛЛ
Тем, кто посмотрел лучшие театральные работы, которые тебе уже никогда не увидеть, всегда завидуешь. Сейчас не могу представить, каков был его Кристиан в том, знаменитом спектакле «Сирано де Бержерак», что был в томской драме в середине семидесятых. Но те, кто его видели, до сих пор в восторге.
- Мой Кристиан – мужчина, воин, а не просто влюбленный юнец, интересный лишь тем, что он молодой красавчик, - говорит Георгий Васильевич, - он простой, искренний и не такой уж глупый парень! Люблю эту роль, эту пьесу, тем более, что мы работали с замечательным переводом Юрия Айхенвальда, он и сейчас-то редкость, а тогда вообще был почти под запретом. Сегодня спектакль по этой пьесе снова в нашем театре, но поставлен совсем иначе, для другого поколения, что ли… Нельзя сказать, что я отношусь к нему ревностно, но равнодушным к этому материалу быть просто не могу.
Рудскому удаются как костюмные роли, так и образы современников. Он играл и в «Поздней любви» Островского, и Колесова в «Прощании в июне», и Альфреда Илла в «Визите старой дамы», в спектакле «Вишневый сад» сыграл Петю, а в «Мамаше Кураж» - Элефа. Его герои всегда неоднозначны. Они сочетают в себе и положительные, и отрицательные черты. Благо, фактура такова, что можно сыграть и негодяя, и героя.
КАК ИДУТ В АРТИСТЫ
В общем-то, стать артистом с детства львовский мальчик Юра Рудский особенно и не мечтал. Играл в школьной самодеятельности – и не в чем придется, а в постановке по «Борису Годунову», в «Снегурочке». Говорили, что удачно. После школы пошел работать на завод в родном городе, потом – в армию. И вот незадолго до демобилизации вдруг задумался, что же делать, на кого пойти учиться, и как-то внезапно возникла мысль пробовать себя на актерском поприще. Школьная учительница литературы, всегда отмечавшая у него талант чтеца, помогла подобрать материал для чтения на отборочных турах. Родители (мама – врач-отоларинголог, отец – мастер на заводе) отнеслись к такому выбору сына сдержанно, но препятствовать не стали, снарядили его в столицу. Он показывался, как водится, сразу в нескольких театральных вузах, в одном получил койко-место в общежитии, в другом дошел до третьего тура, позднее понял – это его вуз, и не пожалел, что остановил свой выбор именно на нем. Читал нетривиальное – отрывок из лермонтовской «Песни про купца Калашникова», басню Феликса Кривина. На одном курсе с ним учился известный теперь киноактер Борис Щербаков, а тогда, в молодости, пришлось вместе хлебнуть студенческой неустроенности, Борис даже подрабатывал по ночам уборщиком в метро.
Те времена учебы помнятся напряженным ритмом, счастливыми встречами с легендарными педагогами – их учили такие именитые, как Тарханов, Масальский, Тарасова, замечательные искусствоведы… И то, что он закончил этот вуз, было в дальнейшем лучшей рекомендацией, сразу говорило об уровне подготовки.
Обо всем этом вспоминал Георгий Васильевич, показывая мне старые фотографии и газетные вырезки, мы попивали чай из стаканов в тяжелых старых подстаканниках. В комнате на почетном месте – вправленные в рамочку, старые еще довоенные снимки родителей. Вот отец, Василий Рудский, участник финской кампании, снят в апреле 1941 года в военной десантной форме, странном шлеме с очками. А вот мама – красивая, изящная. Впереди еще целая война, после которой ему только еще предстоит родиться. Довольны ли были родители его успехами? Несомненно. Гордились, когда смотрели фильм с его участием, сын был рад, что они его посмотрели. А вот в спектаклях родители его почти совсем не видели – уже были стары, чтоб добраться из родного Львова в города, где играл, а в 1976 году отец умер, через 5 лет мама последовала за ним. Но и не видя его театральных работ, родители чувствовали – сын нашел свое призвание, это уже большое счастье.
ЗА СЕБЯ И ЗА ТОГО ПАРНЯ
А еще я не перестаю благодарить братьев Люмьер за изобретение кинематографа.
Вы спросите, какое отношение имеет кино к нашей истории? Самое прямое. Театральные актеры все же иногда снимаются в кино. Томские актеры тоже оставили в нем свой след, хотя и не очень многочисленный. Чаще играли в эпизодах или ролях второго плана, но все равно я очень рада, что благодаря магии кино, мы можем сейчас видеть на экране кинороли своих любимых актеров. Живых Афанасьева и Платохина, юного Постникова, молодого Рудского. Георгий Васильевич тоже в студенчестве снялся на «Мосфильме» в киноленте «Минута молчания». Очень популярный был когда-то фильм по повести, по повести А. Рыбакова «Неизвестный солдат», в нем звучала знаменитая песня «Что-то с памятью моей стало…», играли такие актеры, как Лапиков, Кузменков, Катин-Ярцев, Никищихина. Главную роль – любимца подростков, Кроша, играл Александр Кавалеров. Рудский, кстати, в титрах записан как Юрий, по тогдашней моде – играет роль его приятеля по работе, своеобразный антипод. Между ними происходит несколько напряженных диалогов, даже споров, они противостоят друг другу. Интересный дуэт! Юра, которого играет Рудский, - красивый, плечистый, лихо откидывающий с глаз челку картинным движением головы, этакий «современный тип» образца конца шестидесятых. Стиляга в белой рубашке с щегольски завернутыми рукавами, который не расстается с маленьким магнитофоном. Щуплый, невзрачный Кавалеров хоть и тоже в меру оболтус, но идейный. А Юра разговоров об идеалах не любит, даже бросается в драку с главным героем, оскорбившим его. Сцен, в которых занят Рудский, всего несколько, (многое не вошло в кадр при окончательном монтаже), но все они значимы для фильма. Будто компонуются вокруг внутреннего стержня повествования. В финале между парнями, наконец, устанавливается равновесие. И в последнем кадре в этом фильме лицо Юры озаряется радостью, искренней открытой улыбкой, и мы со спокойной душой расстаемся с ним. Понимаем, что Юра видит этот главный жизненный стержень, что он не так плох, как может показаться, бравируя.
Время изменилось. Совсем другую молодежь пытаются перевоспитать представители старшего поколения, того, к которому относится теперь и сам Георгий Рудский. А на пленке – его ершистый герой, его молодой облик, и за кадром звучит песня:
«Обещает быть весна долгой,
Ждет отборного зерна пашня.
И живу я на земле доброй
За себя и за того парня…»
Многие любят эту песню, даже не помня фильма, любят уже три с половиной десятка лет. Сегодня, когда Георгий Васильевич дал мне посмотреть запись этой картины, - найти в продаже его невозможно, сам писал с телеэфира! – мне увиделся в ней еще один смысл. Актерам выпадает удивительная судьба – жить совсем иначе, чем живут все остальные люди. «За себя, и за того парня» проживать кроме своей судьбы сотни чужих, из разных эпох. Сколько ролей было за эти почти сорок лет прожито актером Рудским? Он не считал. Помнятся зрителям те, что задели струны их сердец. Помнятся ему те, что больше всего легли на душу. Останется запечатленный на фотоснимках его образ в разных ролях. А после этого юбилейного вечера каждый из тех, кто был в зале, думается мне, соприкасаясь с поэзией Маяковского и Пастернака, будет снова возвращаться памятью к тому волшебству поэтического слова, которое создал на сцене Георгий Рудский в день бенефиса.
Теперь это необычный, очень нужный, востребованный зрителями спектакль шагнул за рамки бенефиса, начал свою жизнь на сцене. Он украсил репертуар театра и будет нести поэзию тем, кто стремится на свидание с нею. Прекрасно, что так сложилось. Программа бенефиса, утратив свою единичность, уникальность, будет доступна широкому кругу зрителей и кому-то, возможно, поможет заново открыть привычные имена поэтов, ставших символами русской поэзии. Для меня они теперь будут озвучены драматическим, многогранным, бархатным голосом этого актера.
Оксана Чайковская (журнал «Персона», №5 – 2007 г.)
