После разговора с Дмитрием Дмитриевичем я пришла домой и достала с полки Байрона. «Манфред», «Манфред»… Что привлекло актера к этой драматической поэме? Почему он читает ее по ночам, во время бессонницы? О чем думает после? И вот читаю: «Ночь не приносит мне успокоенья…моя душа не знает сна, и я глаза смыкаю лишь для того, чтобы внутрь души смотреть…» Боже, неужели это о нем, о Киржеманове?
ГЛЯНЬТЕ-КА!..
В Томской драме давали «Прибалтийскую кадриль». В …дцатый раз. Все шло своим чередом, по сценарию. И вдруг Ольга Мальцева в адрес Дмитрия Киржеманова, мужа по спектаклю, бросает едко-ироничное: «Гляньте-ка, артист! Ну, чисто народный артист!».
О том, что эта фраза неслучайна, в зале догадались немногие – настолько органично она прозвучала. Те, кто догадался, улыбнулись. Это был первый спектакль, который Дмитрий Дмитриевич играл уже как народный артист России.
Реплику партнерши Киржеманов воспринял как поздравление и как «месть» за его шуточки. Сколько раз, особенно на летних гастролях, он сам ввинчивал какую-нибудь штучку, которая ставила в тупик и заставляла выкручиваться ту же Ольгу Мальцеву. Как-то вдруг запел: «Я вас любил так искренне, так нежно», - и пошел «стреляться»…
О его страсти к пению в театре знают давно. Без его любимой «То не ветер ветку клонит» не обходится ни один актерский междусобойчик. Причем, Киржеманов не просто поет, но и играет. В концертной программе «Мы желаем счастья вам» всего за несколько минут успевает создать образ куражливого Мекки-ножа или пожилого пастушка…
Но прошу прощения за лирическое отступление. Что касается комедии Владимира Гуркина, то она сама располагает к подобным хулиганствам.
НАРОДНЫЙ – ОТ НАРОДА
- Митя первый, кто звание получил от народа, а не от партии, - с лукавой усмешкой заметил Феликс Григорьян, который оказался третьим, но совсем не лишним в нашем разговоре. Именно он, будучи главным режиссером в Томском драматическом, переманил артиста Киржеманова из Кемерова в Томск. Случилось это в 75-м.
А перед этим было с десяток российских городов, в том числе Москва и Питер, но Томск как-то сразу пришелся по душе.
- В первый день по приезде я шел мимо Доски почета, и меня поразили лица людей, - говорит Киржеманов. – Именно лица, а не рожи, как в других городах. На них была печать интеллекта и одухотворенности. А потом убедился, что томичи отзывчивые и искренние люди.
К счастью, и с театром у него завязался роман. На всю оставшуюся жизнь. Здесь он получил «заслуженного», а теперь и «народного».
Киржеманов – народный не только по званию. С одной стороны, давно любимый народом артист, а с другой – из легиона сыгранных им ролей, комических и трагических, ярче всего те, где виден национальный характер. Да и режиссеры на всю катушку использовали и продолжают использовать его актерскую природу, его внешность для воплощения образа типичного народного представителя.
Тот же Николай Звягинцев из «Прибалтийской кадрили», мужичок с хитрецой, вышел у Киржеманова колоритным, обаятельным, с типично расейским понятием о жизни. Он чем-то похож на Николая из «Верую». Только последний – с чисто шукшинской чудинкой. Оба сыграны настолько натурально, что неискушенный зритель, впервые попавший на спектакль, почти уверен: актер – родом из сибирской деревни.
И хотя на самом деле Дмитрий Дмитриевич родился в Казани, в интеллигентной семье, жизнь деревенскую действительно знает не из книг. Гастролируя по Томской области, он легко заводил знакомства с рыбаками, фермами, механизаторами. И теперь во многих деревнях у него есть немало приятелей, с которыми он не единожды и рыбачил, и баньку строил, и парился по-черному. А уж сколько правдивых историй наслушался под водочку и соленые огурчики – ого-го! Слушал, расспрашивал, примечал…
Не случайно публика видела в его героях не действующих лиц пьесы, а коллег по работе, соседей по дому, а то и вовсе близких родственников. Когда играл алкаша Буслая из дударевского «Порога», манеру невнятно говорить, катая слова где-то в глотке, Киржеманов перенял у вечно пьяненького машиниста сцены, работавшего когда-то в театре, но того же Буслая, перерождающегося, мыслящего, осознающего, что дальше так жить нельзя, черпал из себя.
А что значит «из себя»? Это вовсе не «высасывать из пальца». Лет пять назад, оказавшись в больнице со страшным диагнозом «рак», Киржеманов не испытывал ни страха смерти, ни страха перед операцией, а только любопытство, и, засыпая под наркозом, рассказывал анекдот.
Любопытство, а точнее, жажда узнать другую жизнь, отправляет его в рискованные путешествия. Почти каждый год Киржеманов сплавляется с друзьями на плотах и резиновых лодках по сибирским рекам. Не раз ходил в горы и брал с собой сына-подростка. В этих походах пережил не одну драматическую ситуацию, когда жизнь весела на волоске. Немало сиживал у ночного костра с геологами и археологами. Не потому ли его героям присущи романтизм и неискоренимый оптимизм?
- Дима – актер от Бога, очень обаятельный, темпераментный, заразительный. Он дышит эмоциональной жизнью сцены. Но, кроме того, он еще человек умный. Ему всегда нужно было что-то преодолевать. Это очень хорошее, важное качество для актера. Поэтому к пониманию своей роли он всегда приходил через какие-то размышления, - говорит о нем Григорьян.
Недаром киржемановские герои в таких пьесах, как «Мы, нижеподписавшиеся» А. Гельмана, «Прошлым летом в Чулимске» А. Вампилова, «Эшелон» М. Рощина, «Тринадцатый председатель» А. Абдуллина, которые волной прокатились по театральным подмосткам страны, отличались от своих сценических собратьев. Его бригадир Потапов из гельмановского «Протокола одного заседания» вдумчивому зрителю напоминал о ни много ни мало, а самого князя Мышкина.
Народными киржемановские герои становились и потому, что все они несли в себе отпечаток эпохи, современной зрителю. Со свойственными ему искренностью и непосредственностью он всегда пытался выразить тот мир, в котором жил. Даже в классических пьесах. Так, в Кулигине из «Грозы» или в Юсове из «Доходного места» Островского угадывались черты человека советской эпохи.
ПУШКИН САМ БЫЛ БОЛЬШИМ ХУЛИГАНОМ
Признания народного артиста о любимых и нелюбимых ролях, его размышления об актерской судьбе я услышала сразу после «Маленьких трагедий». Еще до интервью я знала, что идею спектакля Киржеманов вынашивал лет двадцать. Поэтому разговор начали с Пушкина.
Я – о том, что «Трагедии» поставили в Самаре и Москве и показали в Пскове на фестивале. Что, в отличие от томского, где лейтмотивом стал «Пир во время чумы», в тех спектаклях акцент сделан на «Моцарта и Сальери» и «Каменно госте», что москвичи играли в масках комедии дель арте…
А Киржеманов в ответ:
- Пушкин сам был большим хулиганом. Его можно ставить и так, и так. Он дает возможность для разных прочтений. Главное – что тебя больше волнует в сопоставлении с сегодняшним днем. Тема зла вечна. В нашем спектакле зло умирает и вновь возрождается, но уже в ином образе, и только когда оно замахивается на Всевышнего, погибает. Посмотрите сегодняшний день – это же во многом пир во время чумы…
Мне хотелось сказать Дмитрию Дмитриевичу, что при виде Чумы с белыми навыкат глазами у меня пробежал холодок по спине, что его Черный человек в обличье жида – настоящий дьявол-искуситель, а в образе Сальери – не только воплощенная Зависть, но и Рок, что в какой-то момент Скупой рыцарь для меня перестал существовать как персонаж…Но вслух выразила лишь сожаление, что дневной сеанс и школьная аудитория выводят этот спектакль из философского русла, и опасение, как бы эти обстоятельства не укоротили жизнь постановки, как это случилось с замечательным моноспектаклем «Два приключения Лемюэля Гулливера», где актер просто купался в роли.
В том спектакле меня поразило, как привычный с детства знакомый персонаж оказался совсем не добрым великаном, а эгоистичным и даже жестоким. Потом подобное перевоплощение из «положительного» героя в подлейшего человека на глазах у зрителей я наблюдала в гоголевских «Игроках», где Киржеманов великолепно играет Глова-старшего. Потому и спросила, не боится ли он играть «отрицательные» роли, ведь зрители зачастую отождествляют актера и персонаж.
- Чтобы хорошо сыграть Фому Опискина или Сальери, совсем не обязательно самому быть подлецом или злодеем. Мерзавец ведь не видит себя со стороны. А мне известно, как его можно сыграть. Конечно, каждом человеке, и актере в том числе, намешано и то, и другое. Что-то берешь из себя, но всегда помнишь, что в любой персонаж – это художественный вымысел. Нет, я не боюсь «отрицательных» ролей.
МЫ ВСЕ – ИГРУШКИ ВРЕМЕНИ
Тема времени не могла не возникнуть в нашем разговоре. Артисты воспринимают его, пожалуй, острее, чем философы и поэты. Угадать нерв сегодняшнего дня. Передать аромат ушедшей эпохи. Успеть сыграть лучшие роли мировой драматургии…
- Я всю жизнь мечтал сыграть Бориса Годунова. При поступлении в театральную студию даже читал монолог из этой трагедии, - вспоминает Дмитрий Дмитриевич. – Приемная комиссия каталась со смеху. Представляете, худой, долговязый подросток с завыванием читает: «…и мальчики кровавые в глазах»! А теперь уж мне, видимо, никогда не быть Борисом. Не сыграть и Гамлета…Знаете, когда я начинал, роли молодых играли артисты в возрасте. А вот о Фоме Опискине я и не мечтал. Это такое счастье! После премьеры «Села Степанчикова» сказал себе: «Даже если ты больше ничего не сыграешь, ты не зря прожил свой век».
- Вообще-то Фому сыграли считанные люди в стране. Дмитрию Дмитриевичу выпало большое счастье, - Феликс Григорьевич сделал небольшую паузу, чтобы я прочувствовала всю важность следующих слов. – Он успел произнести со сцены слова Пушкина, Достоевского, Гоголя, Островского, слова почти всех современных писателей. Конечно, он может жалеть о многом: не сыграл в древнегреческой трагедии, в трагедиях Шекспира…Но все сыграть невозможно.
- Но «Манфреда» я читаю. Дома. По ночам.
А еще он любит ночные репетиции. Или сидеть с друзьями за бутылочкой беленькой, разговаривая «за жизнь». Когда гости уходят, а бессонница и не думает его покидать, тогда наступает время для литературы. Или для театра одного актера. Дмитрий Дмитриевич признался, что порой ему кажется, что Манфред – это он. Да, наверное, это очень заманчиво – сыграть сверхчеловека и произнести со сцены: «Мы все – игрушки времени и страха. Жизнь – краткий миг, и все же мы живем, клянем судьбу, но умереть боимся». И все-таки Дмитрий Киржеманов не Манфред, поскольку никого не предавал, не равнодушен к добру и злу и не стоит над схваткой…
Татьяна Веснина («Буфф-сад», март, 1999г)
