«Это вы мне с психологией накладываете…» - реплика Подсекальникова из пьесы Николая Эрдмана «Самоубийца» время от времени всплывала в памяти, пока слушала пьесу Джона Фридмана «Танцевать, не умирая».
Ассоциация родилась непроизвольно. Для меня Джон Фридман - крупный специалист по Эрдману, который около 30 лет изучал его творчество, написал диссертацию и книгу о советском драматурге-сатирике. Именно в этом качестве несколько раз он приезжал в Томск. Последний раз - нынче в апреле. О передаче им архива Эрдмана Научной библиотеке ТГУ наша газета уже сообщала. В последний свой приезд Джон раскрылся для меня со всем с другой стороны: не как интерпретатор чьего-то творчества, а как творец.
Пьесу американского автора, 25 лет живущего в России, томской публике представили Александр Огарев, главный режиссер Томского драматического театра, Елена Козловская, заслуженная артистка России и Александрина Мерецкая, молодая актриса театра.
Публичное чтение с листа драматургического текста в последнее время стало почти узаконенным жанром. Живой процесс, в который включены три силы: драматург - театр - зритель (слушатель), в Театре драмы получился не просто живым, а еще и интерактивным. Автор пьесы сидел рядом со зрителями и слушал, как читали его пьесу, потом вместе со всеми обсуждал ее, выслушивал мнения, отвечал на вопросы, давал свои комментарии. Для самого автора читка стала важным и приятным событием по двум причинам. Во-первых, ее можно считать первым публичным представлением пьесы публике. Во-вторых, она состоялась в том же театре, где целый год, будучи в ссылке, в качестве заведующего литературной частью работал любимый и обожаемый им Николай Робертович Эрдман.
Так почему же реплика Подсекальникова стала для меня внутренним лейтмотивом другой пьесы? Ответ в самой реплике - «с психологией…». Пьеса Джона Фридмана - интеллектуальная, психологическая драма об отношениях матери и дочери. И любая фраза несет информацию не только в словах, но и в подтексте. Кажется, что психологией начинены даже паузы и пробелы между словами - строчками. На первый взгляд, в пьесе нет действия. Нет явно выраженного события, которое стало бы стержнем сюжетной линии. Пересказать фабулу просто и сложно одновременно: две женщины разговаривают. Как говорил Гамлет, «слова, слова, слова…». Но действие, тем не менее, движется от бытового раздражения и усталости к ненависти, к эмоциональному взрыву и даже… к признанию в убийстве.
Напряжение возникает и развивается в отношениях матери и дочери, которые ведут друг с другом вечный бой. Кажется, он начался задолго до их появления на свет. Потому что мать и дочь - не просто Елена, женщина 30-40 лет, и ее мать - не просто пожилая женщина, а Дочь и Мать, архетипы человеческого поведения. Мать - диктатор, палач. Она и взрослую, замужнюю дочь заставляет жить и действовать по ее правилам. Ее советы похожи на приказы. Она манипулирует дочерью, провоцирует ее, изводит капризами, шантажом и наставлениями, правилами и насмешками. Ее идеал Майя Плисецкая, которая и в 70 лет выходит на сцену. Но самой матери о возрасте напоминать нельзя, потому что это напоминание о смерти. Дочь - жертва. Она терпит капризы, сносит все насмешки, если возражает, то устало. Единственное, в чем она не соглашается с семейным диктатором - это отношение к отцу. Елена любит отца и утверждает, что ее родители любили друг друга, несмотря на ругательства матери.
Да, в списке действующих лиц фигурируют три мужчины, но согласно ремарке их играет один актер. И вообще к концу читки сложилось впечатление, что все три мужчины существуют только в голове женщин, в их памяти и воображении. А может быть, и в воображении одной женщины. По ходу действия оказывается, что Елена - такой же тиран, но по отношению к мужу. То есть она достойная продолжательница родовой традиции - сживать мужей со свету в буквальном смысле. В пьесе рассказано о двух смертях и о предчувствии третьей. Но внутренний и незаконченный спор с мужчиной можно рассматривать и как бой с собственной тенью. В этом смысле Елена и ее мать похожи на многих женщин, где бы они ни жили, на каком бы языке ни разговаривали.
Словом, пьеса непростая, точнее сказать, нелинейная, как нелинейны романы Милана Павича. Внутреннюю связь пьесы американца не только с русской культуры, но и с культурой балканских стран уловил Александр Огарев. Джон Фридман согласился и даже признался, что по отцу он словен. В ходе обсуждения прозвучали параллели и с пьесами Юджина О’Нила, фильмами Кустурицы, древнегреческими мифами и Достоевским. Александр Огарев отметил, что ему не приходилось еще читать пьесу, подобную пьесе «Танцевать, не умирая». Не похожа она на другие структурой действия. «Оно разворачивается в разных измерениях». Драматург признался, что в Америке это пьесу называют слишком русской, а в России - слишком западной. Безусловно, одно: драматургия Джона Фридмана вобрала в себя лучшие традиции мировой драматургии. В том числе и традицию Эрдмана. «У Эрдмана я научился строить диалог, оттачивать фразу», - признался Джон. Видимо, от советского сатирика - и тонкая ирония, которую уловили и передали артисты. И драматург, и слушатели единодушно признали, что актеры удивительно мягко, «вкусно» и нежно прочли эти диалоги семейного, бытового фашизма. Будут ли они воплощены на сцене? Ответ даст время.
Татьяна Веснина
