Премьера от Томского областного Театра Драмы: спектакль по пьесе шведского драматурга Ларса Нурена
Для искушенного томского зрителя пьеса «Война» не нова: год назад, в январе, наш областной Театр Драмы проводил открытую читку этого произведения. «Эскиз» спектакля был тепло встречен томичами, и было решено включить его в репертуар театра. 8 февраля прошла творческая встреча с главным режиссером театра Александром Огаревым, главным художником Дмитрием Гребёнкиным и заведующей литературной частью Марией Смирновой, а также открытая генеральная репетиция. А зрители, раскупившие билеты задолго до премьеры, увидели новый спектакль 9 и 11 февраля.
– Это серьезная и значимая работа для нас, – рассказывает Мария Марковна, – я чувствую, что спектакль встретит некоторое сопротивление, вызовет полемику о том, нужны ли на томской сцене такие постановки. Кто-то ходит в театр за зрелищем, развлечением, хочет не задумываться, а наблюдать, смеяться, отдыхать. Но бездумно развлекать – удел телевизора, а не театра. Пьеса Нурена «Война» – тяжелое, многослойное произведение. Семейная история, почти сериальная – с запутанными отношениями между героями, предательствами, земными страстями – но в пространстве войны. Давящее состояние разрушенного мира вокруг героев хоть и не убивает их физически, но разлагает морально. В пьесе показан процесс расчеловечивания. Это не история какой-то конкретной войны и конкретной семьи, хотя в пьесе угадывается балканский военный конфликт. Но угроза войны сейчас над всем миром, она существует всегда. А значит, думать об этом нужно нам всем, как бы трудно это ни было. Я горжусь тем, что у нас будет такой спектакль.
– Пьесы Нурена довольно редко ставят в России, «Войну» же – вообще в первый раз. Я не первый год «ношусь» именно с этой пьесой, – говорит Александр Огарев. – В 2010 году в московской Школе драматического искусства была организована читка этой пьесы в моей постановке. Была тогда и встреча с самим Нуреном. Это человек глобального масштаба, такие сейчас редко встречаются. С той поры я мечтал поставить «Войну», во многих театрах предлагал, но не находил отклика. Устраивали читку в краснодарском театре, когда я там работал, и уже на том этапе было понятно, что пьеса «не зайдет». А в Томске, как видите, раскуплены все билеты на премьерные спектакли.
– Пьеса трудная и объемная, и работа над костюмами и декорациями была соответствующей, – рассказывает Дмитрий Гребёнкин. – Декорации одновременно просты, практически условны, и очень глубоко символичны. Даже скупыми средствами можно вывести зрителя на необходимый уровень накала страсти, страха, тревоги, соответствующий происходящему на сцене. Именно этого эффекта мы и постарались достичь.
Сюжет пьесы «Война» и одноименного спектакля на первый взгляд прост: неожиданно для жены и детей возвращается с войны отец семейства, которого уже считали убитым. Искалеченный морально и физически, потерявший зрение, но еще не потерявший надежду на лучшее будущее бывший солдат еще не знает, что его никто не ждет. Некая бесплотная, хтоническая война выступает практически отдельным персонажем, кукловодом, заставляющим персонажей раз за разом предавать – не только близких людей, но и самих себя. В спектакле нет ни огнестрельного оружия, ни военной формы на героях, никаких конкретных указаний на время и место действия. Потому что все войны одинаково уничтожают, перемалывают и солдат, и мирное население – неважно, в каком веке и в какой стране. В войне нет и не может быть победителей, а выпасть она может на век каждого из нас. Никто не застрахован от войны и ее последствий – ни пропиской и местом жительства, ни возрастом, ни уровнем интеллекта.
Малый зал Театра Драмы будто специально создан для «Войны» и ей подобных пьес – камерность, приближенность к сцене многократно усиливает эффект, который спектакль производит на зрителей. Условная граница, отделяющая зрительский зал от сцены, нарушается актерами, которые делают все пространство зала – сценой, а зрителей – почти что своими соучастниками, хоть и безмолвными. Звучит заданный кому-то из героев вопрос – а как будто задают его лично тебе. Герои вызывают острое желание помочь им, отчаявшимся, что-то сделать лично для них – придуманных персонажей пьесы, воплощенных актерами театра, которые, тем не менее, живут не в каком-то параллельном мире, а в самом что ни на есть нашем, вот только помочь им никак нельзя – уже поздно для каждого из них…
На протяжении всего спектакля не покидает ощущение какой-то неловкости – будто не театральную постановку смотришь, а заглядываешь в замочную скважину или просто невольно становишься свидетелем чересчур интимной сцены между незнакомыми людьми – и не можешь, тем не менее, отвести взгляда, хоть и считаешь себя воспитанным человеком. Откровенность на грани шока, отсутствие малейшего лоска и «театральной» красоты на сцене заставляют следить за развитием действия, затаив дыхание.
Иной раз при просмотре какого-нибудь спектакля думаешь о том, как хороша актерская работа, как здорово поработали гримеры и бутафоры, как интересны декорации. А при просмотре «Войны» воспринимаешь это как должное, как увиденную своими глазами сцену из жизни, срежиссированную самим мирозданием, а не как результат труда большой команды Театра Драмы. Не получается даже поставить себя на место кого-то из героев – это слишком страшно. И только потом, через несколько часов, анализируя, понимаешь, что с театральной точки зрения спектакль хорош во всем. Картонные ящики, в которых спят герои за неимением нормальной мебели, выглядят как деревянные – первая примерка гроба для тех, кого, как сказано в заглавии пьесы, «не успели убить». Не успели, не добрались, а была ли это милость судьбы или ее кара – большой вопрос. Идет война, вокруг неназванные враги, о чьих чудовищных преступлениях против человека и человечности мы постепенно узнаем в ходе спектакля – но и «свои», родные, близкие порой ничем не лучше. Жестокость порождает только еще большую жестокость, насилие – еще более изощренное насилие. От этого, к сожалению, никуда не деться, как ни старайся спрятать голову в песок.
Жан Кокто в «Священных чудовищах» писал: «Величие театра в том, что его мертвецы встают в финале. Но жертвы тех, кто делает из жизни театр, никогда не поднимутся в конце». В «Войне» персонажи мертвы изначально, и то, что они ходят, говорят и что-то делают, не отменяет этого. Без души, без любви, без справедливости человек – пустая оболочка, порой озлобленная и обуреваемая неизменными чувствами, готовая на преступление против самого святого – ради собственной выгоды, а порой и просто так. Импульс, приданный войной, пусковой крючок механизма бесчеловечности обнажает все худшее в нас – и брат идет на брата, мать – на дочь, и человек человеку становится хуже и страшнее чем волком. Формально мертвецы и правда встают в финале, выходят на поклон и с улыбкой принимают заслуженные аплодисменты – и, к счастью, они более чем живы, – но внимательный зритель за спинами актеров увидит тысячи жертв всех войн мира, для которых смерть стала не горем, но избавлением.
Кто-то скажет, что «чернухи» сейчас достаточно в том же телевизоре, в вечерних новостях, которые мы смотрим каждый день, укрепляя свой иммунитет к чужим страданиям и смертям, а уж театр должен «сохранять лицо» и нести в массы свет и добро. В телевизоре гибнут «картонные человечки», если это кино – то там вообще все не по-настоящему, если новости – то все это происходит не с нами и не у нас, если ужасаться этому постоянно – не останется времени на жизнь.
«Ко всему-то подлец-человек привыкает» – писал об этом еще Достоевский, но нам по-прежнему должно быть стыдно за все то, к чему мы привыкли. И спектакли, подобные «Войне», нужно смотреть – это выход из зоны комфорта на один вечер, шоковая терапия, встряхивающая наше слишком циничное сознание. Как главный герой пьесы, ослепнув, перестает понимать, что происходит вокруг него, не видит, чем занимаются его родные и в кого они превратились, так и мы, даже имея идеальное по медицинским показаниям зрение, порой слепы к тому, что происходит у нас под носом, потому что не видеть, не замечать – проще всего. Но от нашей слепоты лекарство, к счастью, есть – это искусство. В частности, театр.
Для справки:
Ларс Нурен – шведский поэт, драматург, сценарист, театральный режиссер. Родился в 1944 году в Стокгольме. Дебютировал книгой стихов «Сирень, снег» (1963). В это же время написал свою первую драму. Сегодня рассматривается критикой как крупнейший современный драматург Швеции. С 1993 года выступает как театральный режиссер, работает на телевидении. Руководил Королевским драматическим театром в Стокгольме (1999—2007). В 2009 возглавил Народный театр в Гетеборге. Автор 14 книг стихов, четырех романов и нескольких десятков драм — многие из них переведены на разные языки мира и активно ставятся за рубежом. В 2007 году опубликовал и поставил пьесу «Памяти Анны Политковской». Годом позже вышел в свет его «Дневник драматурга». Ставил пьесы Эсхила, Шекспира, Ибсена, Чехова и т.д. Обладатель премии шведской газеты Afonbladet (1971 г.), премии Шведского библиотечного союза «Аниара» (1982 г.), Северной премии Шведской академии (2003 г.)
Софья Рубакова
Томская неделя
12.02.2016 г.
